Николай Статкевич: Миллион белорусов готов взяться за оружие для защиты Беларуси

И сопротивление здесь будет сильнее, чем поначалу было в Украине.

В своем первом большом интервью российскому СМИ бывший политзаключенный и кандидат в президенты Николай Статкевич говорит о бойкоте “выборов”, перспективах протестного движения и отношении белорусов к России и Путину, пишет Grani.ru.

– Каков ваш взгляд на предстоящие президентские выборы?

– Я уже провел достаточно консультаций с лидерами демократических организаций, которые не принимают участия в подтанцовке избирательного цирка Лукашенко, и у нас прорисовывается общая оценка и позиция в предвыборной ситуации.

Тут нечто новое в истории выборов. Когда-то у нас фальсифицировали выборы вбросами и подделкой бюллетеней. Потом стали фальсифицировать итоговые протоколы. Сейчас впервые сфабриковали структуру избирательного бюллетеня. В число кандидатов искусственно включили людей, вся задача которых в том, чтобы после выборов сказать, что они были честными, обратиться к европейскому сообществу – снимайте санкции…

Другие кандидаты не допущены, в том числе путем уголовного преследования, как в моем случае.По существу еще до начала выборов мы можем сказать, что они не состоялись. Их можно назвать никчемными и юридически, и политически. Выборов нет.

Нам остается только бороться за то, чтобы в Беларуси были все-таки проведены настоящие, демократические выборы – начиная с их самого первого этапа – под всенародным контролем. Я сам был искусственно лишен возможности войти в этот избирательный список. Меня намеренно держали в заключении до того дня, пока не закончилось выдвижение кандидатов. Как только кончилось выдвижение – выпустили. И я думаю, даже власти не сомневались в моей невиновности, но действовали сознательно и целенаправленно.

– Ваше отношение к своему личному выдвижению в президенты?

– Я должен участвовать в выборах: у меня есть и поддержка, и опыт, и видение будущего Беларуси.

– Но к нынешним выборам оппозиция не будет иметь отношения ни в какой форме?

– Мы уже не участвуем, потому что там нет кандидата, представляющего интересы демократической части общества. По нашим оценкам, как минимум 30 процентов избирателей стоят на таких позициях. Но эти люди на выборах никем не представлены. Идет один неповторимый кандидат и несколько клоунов. А мы будем требовать нормальных выборов под международным контролем.

Я думаю, что кампания гражданского сопротивления тому, что случилось, может начаться уже в ближайшие недели. Мы не собираемся ждать 11 октября – даты выборов, – чтобы протестовать. Эта дата лично для меня уже ничего не значит.

– Как в обществе относятся к выборам?

– Искусственно создана апатия, недоверие к выборам. Власти воздействовали на своих людей в белорусских демократических партиях, чтобы выдвинуть удобных кандидатов и поддержать их, в том числе ресурсами. Они использовали свою агентуру, чтобы не выдвинулся единый кандидат.

– А политзаключенные остаются за решеткой?

– Я давно предостерегаю от выкупа заложников. Я еще в своем последнем слове говорил: “Не выкупайте нас. Выкупая заложников, вы создаете новых”. Не успели выйти эти шестеро политзаключенных, как появились новые. Я имею в виду дело “граффити”. То есть они, еще не успев продать один товар в нашем лице, уже приобрели второй на продажу. Унизительно быть товаром. Тем более что со мной такое не в первый раз. Меня в 2007 году выпустили с “химии”, а каждое следующее наказание было уже больше и больше. Сколько же мне дадут в следующий раз? (Смеется).

– Но тем не менее ваши планы связаны с продолжением политической деятельности в Беларуси?

– Это не планы. Это просто продолжение деятельности, которую я никогда не прекращал, даже в тюремной камере. Просто я ее буду продолжать в льготных условиях. Способы коммуникации были, хотя за них и приходилось напряженно бороться. Конечно, я не полностью освобожден. Мне предстоит восемь лет ограничений из-за судимости, восемь лет профилактического надзора, который в случае трех административных нарушений превратится в превентивный, а это уже как минимум домашний арест. Мне не хочется назад, но я не собираюсь останавливаться, потому что я чувствую ответственность: есть недоверие людей к демократическим лидерам, которые были на свободе. И это недоверие надо преодолевать всем вместе. Поэтому я стараюсь консультироваться и искать общие решения с коллегами. Может быть, на этой неделе мы вместе выйдем на пресс-конференцию и заявим нашу общую принципиальную позицию.

– То есть в Беларуси есть надежда на единство демократической оппозиции?

– Демократия – это всегда сложно. Политики – люди амбициозные, а кроме того, им всегда “помогают”. К сожалению, это общее место для всех постсоветских стран: все видят вокруг агентов. На самом-то деле они есть (смеется)) – власть старается не допустить этого единства, старается использовать эти обиды, недоверие, взаимную конкуренцию. Например, в предвыборной ситуации не удалось добиться выдвижения единого кандидата. Сорвал этот процесс один человек, который предал друзей и коллег после прошлых президентских выборов, выступив публично по телевидению. Ну а кто делает публичную подлость, легко совершает тайную. Я имею в виду человека, который стоит за кандидатом, поддержанным Белорусским народным фронтом, и участвует в этой подтанцовке.

– Кого вы имеете в виду?

– В Беларуси кому надо, тот знает.

– За время, которое прошло с вашего ареста, ситуация на постсоветском пространстве резко изменилась. Майдан, Крым, война… Как это влияет на ситуацию в Беларуси?

– Конечно, влияет. Во-первых, мы ограничены в инструментах демократической оппозиции. Ведь нам не оставили реальных политических инструментов кроме уличных. Выборы давно уже фарс: даже голосов не считают, только пишут протоколы… Нам остается улица, но мы вынуждены быть осторожными, потому что такой судьбы, как у Украины, своей стране, конечно, никто не желает. Я всегда говорю, что там Майдан, а у нас Площа. Мы никогда не видели врагов в этих наших детях, одетых в военную форму. Но наш протест мирный не только потому, что мы боимся иностранного вмешательства. Это наша позиция: мы не хотим войны. Мы хотим порядка в нашем доме и не хотим его разрушить.

Второе: здесь Лукашенко показал себя как хороший дипломат, и использовал эту ситуацию, чтобы, во-первых, ослабить давление России по линии интеграционных объединений и по существу свести на нет все эти союзы, а другой стороны, чтобы завязать отношения с Европейским Союзом. К сожалению, во внутренней политике и особенно в экономике он как был председателем колхоза, так и остался. И сейчас мы это наблюдаем: российские дотации достигают 20% ВВП. Где еще в мире так кормят? (Смеется).

Граждане страны тоже боятся всего этого. Когда мне говорят, что Площа невозможна, я говорю – это неправда. Я хочу вспомнить одну площадь в 1968 году, в связи с оккупацией Чехословакии. На нее вышло семь человек…

– Сегодня годовщина…

– Да! Мы знаем, и помним, и гордимся этими людьми, которые спасали и нашу честь. Мое колоссальное уважение к этим людям: в какой-то степени они повлияли и на мою судьбу, потому что идеалы распространяются не словами, а поступками. Если за идеалом нет поступка, то он очень быстро умирает, а остаются слова.

– Чего вы ждете – или опасаетесь со стороны российской власти по отношению к Беларуси?

– Во-первых, чего бы мы ожидали от России: нормальных, на самом деле братских отношений. Не держать на привязи и куда-то не пускать. Мы и сами никуда не пойдем и будем учитывать ваши интересы, если вы будете уважать наши интересы. И будем учитывать ваши пожелания. А еще России все-таки не стоит так зацикливаться на незаконной власти, потому что она заварила даже крышку этого котла, а ведь он рано или поздно рванет.

А чего мы боимся? Вы знаете, справедливых границ в Европе вообще не бывает. Любую границу какая-то сторона оспаривает. Но ведь договорились же после той страшной войны – не трогать границы. А после того как границы тронули, развязали мешок с джинном – конечно, мы просто боимся, что такое может случиться с нами. Этот страх присутствует в нашем обществе.

– Другой политзаключенный, Игорь Олиневич, освободившийся одновременно с вами, сказал нам, что в обывательской среде бытует настроение: если они увидят российские танки на улицах Минска, то могут быть и рады.

– Думаю, это не так, по крайней мере социологи говорят обратное. В тюрьме я изучал социологические данные и кое-что помню. Да, большинство поддерживает позицию России по Крыму, если не ошибаюсь, процентов 60. Но это совсем другая поддержка, чем у вас. Все мы в какой-то степени животные, одновременно стадные и хищные. У этих животных два очень сильных инстинкта: инстинкт территории и инстинкт “свой-чужой”. Сейчас в России эти инстинкты очень сильно работают. Когда говорят “нация, больная, ненормальная” – это все неправда. Но инстинкты есть, и это дело ответственности лидеров (хотя и у них тоже эти инстинкты есть). Но здесь надо включать рационализм. Потому что у людей есть еще инстинкт голода. В 1914 году все кричали: “Ура! Возьмем Босфор и Дарданеллы!” – а через два с половиной года из-за несвоевременного завоза хлеба в Петроград своих вчерашних кумиров разнесли. Поэтому это очень опасно, и особенно в перспективе. Ведь если принцип нерушимости границ не действует, то он ведь не действует для всех…

А у нас более телевизионная ситуация. У нас доминируют российские медиа, есть в обществе понимание союзничества. Но это восприятие в большинстве своем не так эмоционально, без экзальтации. По данным социологов, экзальтация есть только у процентов пятнадцати: это те, кто считает себя русскими. Хотя довольно много считающих себя русскими и осуждают то, что случилось с Крымом и Донбассом, они находятся в меньшинстве.

С другой стороны, есть 18 процентов, которые в этом случае готовы брать в руки оружие и защищать Беларусь. Это вроде бы немного, но это миллион здоровых мужчин. Мы столько не вооружим (смеется). Я даже знаю людей, которые говорят “Путин – наш кумир”, но если ты задаешь им дальнейшие вопросы – они готовы сопротивляться.

И сопротивление здесь будет сильнее, чем поначалу было в Украине.