Статкевич: власть хотела создать братскую могилу кандидатов

Тем не менее, по его словам, получилось обратное, так как все альтернативные действующему президенту кандидаты критиковали именно Александра Лукашенко.

— Добрый день! 

— Поздравляю Вас с участием в президентской кампании. Вы до объявления официальной даты выборов выступали за избрание единого кандидата. Но это не удалось, и Вы решали сами баллотироваться в президенты. Что Вас заставило пойти на такой шаг? 

— Мое понимание ситуации, мой прогноз. Кстати, часть потенциальных кандидатов, которая собиралась под председательством главы Рады белорусской интеллигенции, прогноз такой сделала. Я его написал, и все с ним согласились. Суть прогноза в том, что выборов опять не будет, будет имитация. И что делать в этой ситуации? Лучше было бы выбрать единого кандидата, но не просто единого кандидата, так как и он может быть статистом, а такого, который бы сумел в этой ситуации бороться за демократию, за победу. Но этот план не удался. 

Я с большим уважением отношусь ко всем тем альтернативным кандидатам, которые на эти выборы пошли. Это порядочные и мужественные люди. Но, чтобы реально бороться в той ситуации, в которую нас власть поставила, надо, видимо, обладать в определенной степени качествами, которые требуют от этого потенциального кандидата сверхусилий, даже сверхсмелости. Я не думаю, что люди (пусть они мне простят), которые до 35 лет — минимального возраста для участия в президентских выборах — не обнаружили сверхпоступков, смогут это сделать. Я хотел бы в этом ошибиться, но не хотел бы и рисковать. 

Мне приходилось брать на себя ответственность в сложных ситуациях. Я не то, чтобы уверен в себе, но я могу кое-что сделать, иначе бы меня под каждые президентские выборы не изолировали. Поэтому я решил в этом участвовать. Конечно, оставалась немного надежды, что удастся договориться позже, так как, если ты не участвуешь — тебя нет, тебя никто не будет слушать. Так я решил принять участие в этой кампании. Но, честно скажу, была очень слабая надежда на регистрацию. Теперь не посадили, потому что деньги надо с Запада, а там не любят, когда председателя партии сажают перед президентские выборами. Но на то, что они дадут мне эту регистрацию, была слабая надежда, поэтому партия была вынуждена поддерживать еще одного кандидата (директора ОДО “Тривиум” Дмитрия Усса — Телеграф), чтобы хоть через него выразить свою позицию, что выборов нет. 

— Да уж все и так знают. Я и называть не буду. Все и так давно догадались с самого начала формирования инициативных групп. Для нас главным качеством второго кандидата было мужество. Можно много его критиковать, что не так сказал, не туда посмотрел. Но мужества ему не занимать. 

— Координируете ли Вы свои действия с кем-нибудь кроме этого кандидата? 

— Я стараюсь координировать действия со всеми, но пока это не удается. Потому что даже собраться вместе — большая проблема для альтернативных кандидатов. Собирались вместе лишь трижды, когда приезжали иностранные высокопоставленные чиновники. Тогда все приходят. Я пытался на все эти встречи прибегать, обращаться: “Ребята! Давайте соберемся еще раз, давайте поговорим”. Все глаза вниз опускают и молчат, а потом убегают. 

— Сейчас такое уже даже не звучит. Никто не будет сниматься. Тем более я думаю, что это какая-то ерунда. Посмотрите сейчас: власть переиграла. Оптимально для нее было бы несколько слабых кандидатов, чтобы не было единого. А они решили создать братскую могилу кандидатов в надежде, что те будут друг друга мочить, и электорат запутается. А получилось так, что две недели каждый рабочий день вечером два кандидата критикуют эту власть. По-разному: корректно, мягко, жестко — кандидаты на любой вкус. У каждого кандидата, поверьте, найдется свой электорат. Кто-то пророссийский, кто-то проевропейский, по-белорусски, по-русски, на двух языках. И у меня такое впечатление, что крыша понемногу сходит у главы государства от этого зрелища. 

— Есть ли у вас общая программа теледебатов? 

— Мы пока еще не знаем, в какой форме они произойдут. Как это не странно, но нам об этом не сообщают. Я вчера (30 ноября — Телеграф) был на телевидении, спросил, но ничего конкретного не говорят. Час на десять кандидатов — это уже не теледебаты. Теледебаты — это один на один, вдвоем, втроем, а десять — это не теледебаты. Но это пять-шесть минут эфира, которыми я намерен воспользоваться. И не буду я там с кем-либо дебатировать, тем более что существуют большие сомнения, что главный начальник придет. Какого-нибудь швейка пришлет. Что с ним дебатировать? Смешно. Скажу еще раз о своей позиции. 

— Таким образом, вы рассчитываете, что будет представитель действующего президента? 

— Он по измененному Избирательному кодексу, по постановлению Центральной избирательной комиссии имеет право прислать своего представителя. И он пришлет, сам не придет. Он боится, отвык уже разговаривать с критически настроенными людьми, только с холуями. 

— А как отнеслась ваша семья к вашему решению баллотироваться? 

— Мои две дочери меня поддерживают, они мной гордятся. Мой отец гордится, но очень волнуется за меня. Мой брат тоже меня поддерживает. Правда, он уже не в Беларуси, а в Украине. Так что мои друзья, близкие ко мне люди, переживают за меня, но поддерживают. Я услышал от одного близкого человека такую фразу: “Это все страшно, но самое страшное для тебя, насколько я тебя знаю, — это не исполнить надежды, которые люди возлагают на тебя”. И это действительно так, это самое страшное для меня. 

— Меня не волнуют эти голосования, эти проценты. Выборов нет. Еще раз. Я участвую в этом шоу, чтобы они были. Я не агитирую, если Вы заметили, за программу, не говорю: голосуйте, поддержите меня. Я говорю: не участвуйте в предварительном голосовании, сражайтесь против фальсификаций. Я в этом не участвую, мне все равно, что мне поставит Ермошина (председатель ЦИК Лидия Ермошина — Телеграф), а точнее, что мне поставит Лукашенко (действующий президент Беларуси Александр Лукашенко — Телеграф): 0,2% или 1,2%, что останутся от его 80-и с лишним процентов. 

— Я не веду компанию, я не трачу на это время. Я, благодаря 118 тыс. избирателей, которые поддержали меня, а главное, благодаря партии, которая шесть лет без регистрации продолжает бороться, имею возможность обращаться к миллионам людей через телевидение. Обращаюсь, чтобы они прекратили эту фальсификацию, чтобы они вернули себе право выбора. При желании люди, которые услышали меня, информацию найдут. Я думаю, что мои выступления широко комментируются в интернете. Я не могу нанять, как некоторые кандидаты, известных блоггеров, заплатить им деньги, чтобы они меня раскручивали. У меня и денег нет, и желания нет. Я не занимаюсь накручиванием интернет-рейтингов, когда устанавливают программу, которая меняет IP-адреса компьютеров, и голосует все время. Или там, где более сложная система, и счет исчезает после первого голосования, сажают человека на офисе, и клепает эти голосования. Я даже по регионам никому не поставил задачу за какого-то голосовать. Слово офицера. Это все настолько мелко, неприлично. Такие мелкие фальсификаторчики. 

Моя цель, еще раз повторю, — у людей должны быть выборы. Отсутствие выборов останавливает нормальную жизнь нашей страны. Это просто смешно и позорно. Я не могу никуда деться от своего знания ситуации. Я не хочу уезжать из этой страны, и я вынужден бороться за то, чтобы ее остановить. Потому что заткнуть уши, глаза и не смотреть на это и существовать здесь — не по мне. 

— Я думаю, что власть меня боится. Под каждые президентские выборы у меня появляется уголовное дело. Причем последнее на абсолютно ровном месте: через полгода после полностью спокойной акции, посвященной итогам референдума 2004 года, где Лукашенко получил возможность бесконечно участвовать в президентских выборах, снял ограничение в два срока с конституции. Я получил два года “химии”, чтобы не мог участвовать в президентских выборах. А “химия” — это тюрьма на полставки: ночью в тюрьме, а днем выходишь. 

За месяц до президентских выборов меня перестали выпускать на улицу. И две недели после выборов не выпускали. Со мной в комнате, где решетки на окнах, где видеокамера на окно нацелена, где вообще из этого помещения не выйдешь (охрана, решетки — все, как полагается), сидели круглосуточно полтора месяца два офицера милиции и смотрели на меня. А в соседней комнате жил заместитель руководителя областного департамента исполнения наказания, и каждый день из Минска приезжал заместитель республиканского. Меня боятся. Да, действительно, я это знаю. 

Кстати, мне очень жаль, тех милиционеров. У них там чуть крыша не поехала. Сидеть все время в маленькой комнатке. А я гулял там по полтора часа в день четыре шага взад и вперед, на улицу же не выпускали. Представляете, головой водить за тем, как я перед глазами хожу. А потом такие крики (здоровые мужчины прежде всего почему-то ломались): “Я больше не могу!!”. Истерика настоящая. Они так хотели меня поскорее сбыть, освободить. 

Действительно, власть меня боится. Седьмой год меня ругают по телевизору, просто фамилию не называют. Нет меня в политике, что бы я ни сделал. Так что, Лукашенко ошибся, когда устроил это шоу кандидатов. Прежде всего, ошибся, когда дал удостоверение мне. А может, и не испугался, ну тогда, значит, уважает. А может, думает, что старый стал, ленивый. Неправда! Статкевичи очень хорошо сделаны. Вон, отцу 85-й, а он активно интересуется политикой, меня поддерживает. Я историю своей семьи знаю. В XVII веке во время этой страшной войны (1654-1667 годов — Телеграф) был один Статкевич, который 14 лет был героем войны. Он 14 лет совершал подвиги, был военачальником, полковником. Представляете, как это было. А тут же не война, здесь легче. 

— Значит, вы еще себя покажете на этих выборах? 

— На этих я покажу, что должны быть выборы. Все зависит от людей. Но БТ сейчас начнет смывать из памяти то, что было (выступления кандидатов — Телеграф). Я сейчас пересекаюсь с людьми из околовластных учреждений. И они, обычные люди пожилого возраста, когда никого нет рядом, жмут руку и говорят: “19-го придем к Николе! На Николу до Николы”. Я надеюсь, что этот запал останется. Ведь, с другой стороны, ну что же им делать, если этого не уберешь. Ведь он зубами вцепился. Только с челюстью вместе можно власть выдернуть. А он уже мешает жить всем нам. Пора убирать, если сам не уйдет. 

— Очень трудно что-то планировать, если мы не знаем, будет ли площадь оцеплена, сколько людей придет и так далее. Единственное, что хотелось, чтобы не было разнобоя, чтобы просто не мешали. Умеренные кандидаты, если хотят посветиться, пусть посветятся и сваливают, пусть не мешают. Постоять и разойтись будет просто позорно. Мы должны оказать давление на власть, в том числе каким-то действием. Какое это будет действие, увидим. Может, это будет митинг, демонстрация или что-то другое. Посмотрим. Все на месте будет видно. Если я что-то и придумаю заранее, то я же Вам не скажу. 

— Когда моя семья (а моя семья — это мои дети, потому что я разведен, так как жена не пережила мое пребывание на “химии”) была здесь, и было страшно за детей, я вел себя аналогично. Никто не может упрекнуть меня. Просто так случилось, что моим детям не нашлось места на этой земле. Я вспоминаю две истории, связанные с моими детьми. Я вспоминаю, во-первых, 2 апреля 1996 года, когда подписывали соглашение о так называемой Союзном государстве, били бокалы в Кремле, а народ испугался и вышел на улицы. Тысячи людей, никто не звал. Я взял ответственность за эту демонстрацию на себя. Я шел впереди, вокруг были эти с дубинами и щитами, а люди все равно шли. И вот я разворачиваюсь, а за моей спиной идут, взявшись за ручки, мои перепуганные дочери. Младшей еще нет 13-и. Я говорю: “Катя, Аня! Что вы здесь делаете? “. А они говорят: “Папа, мы пришли спасать Беларусь”. Так что, мои дети тоже не уклонялись от всего этого. И второй случай, когда старшая уже пошла в университет. После Марша Свободы ее, отличницу, пытались оттуда выбросить. Но, слава Богу, мозгов хватило, и это прекратили довольно быстро. Так вот, когда она после университета пошла себе место работы искать, было все нормально (она четыре языка знает, кроме белорусского, на котором в семье разговаривают, и русского, на котором все говорят), и тут: “Ага, Статкевич. Ага, Николаевна. А это не Ваш отец?”. А потом в одном месте сказали: “Знаете, с Вашей фамилией в этой стране Вам места нету. Ищите работу в другом государстве”. 

Это мало кто знает, но Статкевичи для Беларуси сделали достаточно много. До сих пор церкви стоят, построенные ими. Вот Свято-Петропавловская на Немиге стоит, не очень далеко от этого места. И в XVII веке, когда эта страшная война была, Статкевичи брали на себя ответственность за судьбу Беларуси. Тогда Януш Радзивилл в одну сторону побежал, король в другую, а они пытались здесь все спасти, по-правильному или по-неправильному. А тут ей говорят: места нет.

Таким образом, здесь все в сумме: и что-то наследственное и что-то офицерское. Хотя одно с другим связано. Я в советские времена, когда профессию выбирал, поэтому в армию и пошел, так как не хотел быть в том обществе, насквозь лживом, насквозь прогнившем с этими бесконечными съездами КПСС, речами генерального секретаря. В армии было меньше этой лжи и больше открытости и честности. 

А то, что дети вынуждены ехать, — это неправильно. Знаете, я правильно сделал, что с шести лет отдал в эту школу с немецким языком, и они его знали на уровне немцев. Это позволило им там учиться дальше. Кстати, старшая докторскую защитила сейчас по автомобильной логистике. Но, когда они приезжают, то все время находятся в напряжении, пока границу не переедут. Ведь уже ведь были случаи. Так, Винникова (председатель Нацбанка в 1996-1997 годах Тамара Винникова — Телеграф) рассказала, что знает, где счета Лукашенко, и у нее на второй же день наркотики в машине нашли. Я и моя семья это знали всегда. Но, так или иначе, на мое поведение это не влияет. 

Может, я еще из тех недобитых, при которых Беларусь действительно была от моря до моря и все ее боялись. Хотя она и называлась тогда по-другому (Литвой или Великим княжеством Литовским — Телеграф). Большинство перебили, но я уцелел, чтобы она снова вернулась. Ответственность за страну осталась.  

— Проблемы возникали у людей. Но у меня такое впечатление, что эти проблемы — больше инициатива местных начальников и каких-то локальных структур. На этих выборах не было официальной установки сверху в отличие от других выборов. Власть — банкрот, ей нужны деньги. Она решила поиграть в более тонкую игру. Но были такие случаи. Так, Петра Боровика в Новолукомле в психушку посадили, неделю держали. Мы подняли шум, гвалт. На заседании в Центральной избирательной комиссии руководитель инициативной группы сообщил о нем. Это помогло, выпустили. 

Был случай, когда главу молодежной организации партии Ярослава Грищеню захватили и допрашивали. Был случай, когда Светлану Вашкевич из Пружан цепью просто избил при сборе подписей уголовник. Потом ее же оштрафовали за то, что она, якобы, его подругу оскорбила словами. Всякое было. Увольняли людей. Одного руководителя областной организации в день рождения до завершения сбора подписей с работы уволили. Второго уволили перед самым собранием, остальных еще раньше уволили. Знаете, такая вот подлость, низость. Людям не дают жить, волчьи билеты повыдавали, а потом по телевизору стебутся: “Вот откуда у них, безработных, деньги?”. Я не о себе, у меня хотя бы военная пенсия, не очень большая, но есть. Но люди выкручиваются, чтобы на кусок хлеба заработать. 

Генерального секретаря Народной Грамады Сергея Скребца с двумя образованиями, юридическим и металлурга, не берут рабочим на крупные заводы в самые вредные цеха. Дворником не берут. Теперь он развозит по городу для интернет-магазина товары. Тоже ведь, пожалуй, официального места работы нет и дохода. А потом будут опять стебаться. Это как вор кричит: “Держи вора!”. Когда народ обворовывают, а указывают на людей, которые выживают и борются одновременно.

— Я все-таки социал-демократ. Я бы сразу вспомнил это. Я думаю, что общество должно быть солидарным. Я не зря называю социал-демократию идеологией сильных людей, потому что сильные люди действительно сильны, если они поддерживают слабых. Тогда у них есть сила, а не только, когда они топчут и вылезают наружу. Общество должно быть солидарным к больным, к старикам, к детям, к тем, кому в жизни не повезло. Но вместе с тем они должны быть солидарны с теми, у кого есть энергия, силы, способности расти и развиваться. Просто надо найти разумный баланс между всем этим. Ведь этот дикий капитализм, волшебная рука рынка, которая якобы все расставит, залезет в карман к каждому. Это не про нас, не с нашей традицией опоры на собственность за несколько последних сотен лет. Здесь даже наша ментальность может не помочь. Я имею в виду стремление к законопослушанию, спокойствию, спокойное поведение и так далее.

— Осенью 1998 года я написал статью “Геополитические влияния и единства нации”. Там я впервые сформулировал подход германо-российского, сейчас, видимо, надо говорить европейско-российского неконфликтного, дружественного баланса для Беларуси, так как все-таки нация по возрасту, месту жительства и образованию ментально разделена между российскими и европейскими влияниями. Чтобы нас не растерзали, и нужен этот баланс. Надо сохранять стратегическое партнерство с Россией, но нужно двигаться в европейское, сначала экономическое, визовое, а потом и политическое пространство. Для этого Беларусь должна четко заявлять — это, кстати, совпадает с нашей социал-демократической программой, — что она может быть в НАТО только после России или вместе с ней. Почему так? Чтобы не пугать Россию. Кроме того, если в НАТО будет такая сильная страна, возможно, там будут принимать меньше волюнтаристских решений, которыми я считаю бомбардировку Сербии и последнюю войну в Ираке.

— Беларуси суждено быть мультилингвистической страной. Небольшая страна в современном мире должна быть мультилингвистической. Надо знать свой язык, так как иначе — это утрата национальной идентичности. Просто разъедутся наши дети по всему открытому миру и забудут, кто они. Надо знать свое, но вместе с тем и несколько иностранных языков. Безусловно, мы должны знать русский язык. Он здесь всегда будет присутствовать, потому настолько большое культурное влияние. Желательно, чтобы еще несколько десятков процентов людей знали английский язык, другие европейские языки.

Но, чтобы установить такой лингвистический плюрализм, надо вернуть в обиход белорусский язык. Без государственной политики это невозможно. Я очень внимательно наблюдаю за опытом Украины, и он мне нравится, потому что там никто широко не поносит, не ущемляет за то, что люди не знают русского языка. Они все его знают, общаются, но стремятся одновременно поднимать свой язык. Я думаю, что государственность белорусского языка помогла бы этому. Но делать надо все деликатно и тонко, так как при демократии, если вы перегибаете, какой-нибудь популист схватится за этот языковой лозунг, придет к власти и все свернет назад. Первое, с чего бы я начал, это внес бы поправку в Избирательный кодекс Республики Беларусь, что кандидаты в президенты должны в совершенстве владеть белорусским языком. От этой одной правки вся языковая политика в стране начнет поворачиваться, так как если человек знает язык в совершенстве, он будет им пользоваться. И все чиновники снизу начнут брать пример. Это как сейчас начинают наши чиновники калечить свой русский язык, разговаривая на трасянке, копируя действующего главу. Так они бы и начали говорить на хорошем белорусском языке. Возможно, что в этой ситуации белорусскому языку суждено быть языком элит: культурных, управленческих …

Что касается символики, то знаете, древняя символика — это гордость любой страны. Гербу “Погоня” 700 лет. Вместо этого взяли искалеченный старый советский бссровский герб, нарисованный в 1950-х годах под принятие нашей страны в ООН.

А флаг? К сожалению, люди, которые рисовали тогда же и флаг, выбрали такой белорусский орнамент, который к флагу не подходит. Орнамент происходит еще с языческих времен, каждый орнамент имеет свой язык. Ранее по орнаменту на одежде женщины можно было сказать, замужем она или нет, сколько у нее детей. Тот, орнамент, который находится на нашем сегодняшнем государственном флаге, — это похоронный орнамент. Это орнамент смерти, символ заходящего солнца, когда орнамент закручивается. И получается, что наша страна с 1950-х годов под похоронным флагом живет. Может, поэтому мы и нарвались на этот Чернобыль, который не у нас даже расположен. Может, этим и навлекли.

Сравните флаг смерти и флаг вечной жизни. Православные священники во время богослужений на Пасху, когда Христос воскрес, используют бело-красно-белую символику. Флаг смерти и флаг жизни — вот в чем выбор. Людям просто нужно объяснить. И, возможно, потребуется новый референдум или голосование в парламенте. А от этой нелепости, цветового несочетания надо избавляться. Красный и зеленый цвета так не сочетаются, это больше похоже на флаг Талибана, а у нас все-таки христианская страна.

— Я, во-первых, хотел бы поблагодарить за возможность дать слово. Во-вторых, я за то, чтобы количество таких ресурсов в Беларуси увеличивалось. Я знаю, что такое входить на уже поделенный рынок, но это просто необходимо. Если кто-то постоянно работает на рынке, там, во-первых, снижается конкуренция, и люди начинают меньше крутиться. Во-вторых, все обрастают какими-то связями, симпатиями, антипатиями, и это искажает информационную картину. Поэтому я очень благодарен вам за те усилия, которые вы прилагайте, чтобы быть на рынке информации и чтобы расширять свое присутствие там. Я искренне желаю вам успехов, чтобы ваше агентство было ведущим в нашей стране.

— Спасибо.